– Валерий Иванович, в 1958 году вы стали студентом МИИГАиК. Расскажите, как это получилось?
– Знаете, я часто спрашиваю друзей, коллег, почему они пошли в геодезисты? Одни были влюблены в звездное небо, у других родственники работали в отрасли, третьи начитались «Дерсу Узала» В.К. Арсеньева. У меня было примерно то же. В четвертом классе я открыл учебник истории СССР и увидел на развороте карту страны. Я был поражен, вся страна на одном листе! А в пятом классе стали преподавать географию. Я завел толстую тетрадь, куда заносил всевозможные географические данные, вырезал из журналов фотографии русских путешественников, начиная с Афанасия Никитина и Семена Дежнева и заканчивая Фаддеем Беллинсгаузеном и Михаилом Лазаревым, и вклеивал туда. Я знал наизусть их биографии и маршруты их путешествий. В это время в мире кипели освободительные войны, одно за другим возникали независимые государства в Африке и Азии. Китай освобождался от Чан Кайши. Где эти страны? Как там живут? География стала моим любимым предметом. Одновременно поступали тревожные сообщения. Реваншисты поднимают голову, в Корее американские Б-29 утюжили города и села и были готовы сбросить атомные бомбы на СССР. Стране нужна сильная армия, новое оружие. В старших классах надо было выбирать профессию, и я подал заявление в Киевское высшее инженерное радиотехническое училище войск ПВО (КВИРТУ). Школу окончил в 16 лет, год у меня был в запасе, и он мне пригодился.
– Хорошо учились в школе?
– Да, вполне. В аттестате всего две четверки, по немецкому и русскому, остальные пятерки. Приехал поступать в Киев, но получил травму руки, заболел, и это, собственно, решило дальнейшую мою судьбу – двери в КВИРТУ закрылись. Но, закрывая одну дверь, судьба открывает другую. Поступил на Калужский завод транспортного машиностроения учеником токаря. Через четыре месяца с закрытыми глазами управлялся со станком, на котором около 60 рычагов и кнопок. Но на заводе мне было тесно. Грохот, чад, монотонные действия, рутина, никаких новых горизонтов. Хотелось на свободу, на воздух, молодежь ехала на целину, на стройки, уже полетели наши спутники. Услышал и прочитал в справочнике про МИИГАиК, и в 1958 году я стал его студентом.
– Как сложилась ваша судьба после окончания института?
– После третьего курса я поехал на практику в Ташкентское аэрогеодезическое предприятие (АГП) № 12. В бригаде молодого инженера А.И. Романова мы занимались планово-высотной подготовкой (ПВП) для карты масштаба 1:25 000 в Киргизии. Верхом на лошадях поднимались в горы, а когда начинались скалы, оставляли лошадей и с полной выкладкой, в поту, задыхаясь, карабкались на вершину. Часто наверху лежал снег, а внизу стояла жара. Приходилось попадать и в снежные заряды, и в грозу, когда из теодолита однажды ударил пучок искр от проходившей грозовой тучи, мы едва успели немного сбежать по склону и прижаться к земле. Однажды моя лошадь поскользнулась и сорвалась вниз, в другой раз она сбила меня в расщелину, пришлось извести всю бутылочку йода из полевой аптечки. Была переправа через кипящую реку Нарын по стальному тросу. Несколько раз случались землетрясения. Видел запуск ракеты с Байконура, за тысячу километров – такой огненный шар, похожий на НЛО. А может, и НЛО, кто его знает.
– Да, нелегко было вам.
– Ну, это удел всех топогеодезистов. Из этой практики я вынес интерес к Азии, ее самобытному колориту, где люди говорят на незнакомом языке, но и по-русски умеют, а мы чаще всего не владеем их языком. Поэтому после окончания института я распределился в то же предприятие № 12 и попал в Самаркандский топоотряд, которым руководил Н.В. Коропенко, в партию Л. Дандина, на мензульную съемку на чистой основе в масштабе 1:10 000. Объект находился в Каракумах, работа велась под будущие хлопковые поля. Мензульная съемка – это одна из старейших технологий, когда человек приходит на местность с инструментами и листом ватмана, а уходит с вычерченной топографической картой. Условия были суровые. В апреле пустыня встретила нас морем алых тюльпанов до горизонта, но уже через пару недель все засохло и нас окружало раскаленное песчаное безмолвие. Работали с восхода и до тех пор, пока можно было брать отсчеты. За рабочий день мы вчетвером выпивали молочную флягу воды – 24 литра.
В полусотне километров от нас полыхал 70-метровый уртабулакский газовый факел, который смогли погасить только в 1966 году с помощью подземного ядерного взрыва мощностью в три Хиросимы. Факел был нанесен на все полетные карты экипажей, летящих в Индию и Юго-Восточную Азию, как объект повышенной опасности. Мы специально ездили смотреть на это ужасающее зрелище.
На второй год меня в составе бригады инженера Улинской отправили в Якутию на полевое обследование будущего участка работ на реке Вилюй, левом притоке Лены. Государство ставило задачу создания карты масштаба 1:25 000 на всю территорию страны, и в Сибирь, Якутию, Магаданскую область и на Дальний Восток были брошены практически все предприятия Главного управления геодезии и картографии (ГУГК) СССР.
Участок был болотистый. Делаешь шаг и проваливаешься по… «Ну, вам по пояс будет…» (из к/ф «А зори здесь тихие»). В первый выход пытались выливать воду из сапог через каждый шаг, но быстро поняли бессмысленность этого и уже бодро плюхали в наполненной согревшейся водой обуви. Мучило дикое количество комаров. Кашу ели с комарами, которые висели вокруг тучей, прилипали к теплой пище и придавали ей приятный кисловатый вкус. Вокруг красота – озера, лес, зори тихие. Утки, лоси, медведи. Вечером разводили костер, сушили одежду, мылись в озерах. Вода ледяная. Бывало, войдешь в озеро и скользишь по ледяному дну вниз по откосу – вечная мерзлота. Однажды бегом выбирались из лесного пожара.
В декабре 1966 года я работал на Памире, на советско-афганской границе, где мы вели съемку заповедника «Тигровая балка» в масштабе 1:25 000. Приезжали на границу утром, у нас проверяли паспорта и запускали в погранзону, которую надо было покинуть в 6 вечера. «Тигровая балка» – уникальное место, там действительно до 1956 года водились тигры. Кругом растет тростник высотой четыре метра настолько плотно, что руку не просунешь. Пробраться можно было только на вездеходе ГАЗ-63, который с трудом продирался сквозь заросли, распугивая оленей, кабанов, фазанов и дикобразов. Потом были объекты в предгорьях Небит-Дага, Каршинской степи.
О полевых приключениях можно рассказывать без конца. О них прекрасно написано в книгах Г.А. Федосеева и В.Р. Ященко. Главное, что в них воспитывалось умение переносить трудности, находить выходы из сложных ситуаций, стремление выполнить поставленную задачу.
С 1966 года я работал редактором в экспедиции № 221, где начальником был Крамаренко. Я стал свидетелем ташкентского землетрясения магнитудой 6,5, после которого старая глинобитная часть города лежала в руинах. Вся страна поднялась на восстановление столицы Узбекистана. Там сейчас стоят кварталы домов, которые долгое время носили названия городов, построивших их. Весной экспедиция выезжала в Якутию, а зимой работала в Средней Азии. Как редактор, я организовывал работу полевых бригад, проводил полевые контроли. Среди прочего на вертолете мы поднимались в верховья горных рек, выгружали резиновые лодки и сплавлялись вниз, выполняя дешифровку аэрофотоснимков и ПВП. Одновременно я был председателем профкома, изучал трудовое законодательство, защищал права трудящихся. В 1968 году я поступил главным редактором в экспедицию № 125 Московского АГП. Начальником экспедиции был молодой А.С. Назаров, главным инженером опытный геодезист Кумсков. В то время большинство начальников экспедиций МАГП достигли пенсионного возраста, и начальник предприятия Г.Г. Деркач назначил вместо них молодых специалистов, моих ровесников. В экспедициях царил дух инициативы и творчества. На смену А.Н. Баранову начальником ГУГК пришел генерал И.А. Кутузов. ГУГК получило новое финансирование, в предприятиях началось строительство общежитий, новых баз, стали поступать новые приборы, появляться ЭВМ. И.Т. Антипов в Новосибирске разрабатывал программы обработки длинных ПВП, которые в разы сокращали полевые работы, Г.Н. Ефимов в Иркутске работал над уравниванием крупных геодезических сетей. Моя экспедиция работала в Якутии, в горах хребта Черского, база экспедиции стояла в Усть-Нере на реке Индигирке. Снова полеты, переходы, сплав, горы, ПВП, закрытие редукций, спасательные операции и т.д. (читайте Г.А. Федосеева и В.Р. Ященко).
В 1970 году я главный инженер экспедиции № 131. Мой начальник В.А. Куклев, знакомый с институтских времен, баскетболист, человек большой души, который ко всем сотрудникам экспедиции относился как к близким. К сожалению, он рано ушел из жизни из-за болезни своего доброго сердца. Объекты были в Центральном регионе, на реке Урал, в Ахтубинской пойме Волги и заволжских степях. Снова ПВП для масштаба 1:25 000 и мензульная съемка масштаба 1:10 000.
– А с супругой вы в экспедиции познакомились?
– Нет, с Валентиной Степановной познакомились в 1958 году во время вступительных экзаменов в МИИГАиК. Учились в одной группе, все шесть лет сидели рядом, подкармливала постоянно. Правда, в экспедиции со мной не ездила. После окончания института работала сначала на картфабрике в Риге, потом вернулась в Москву и работала в Научно-редакционной картографической части (НРКЧ) ГУГК, а позже в геологии.
– Каковы были успехи в изучении английского языка?
– Языки занимали мое воображение с детства. Еще до школы мне не давал покоя вопрос: «Как эти непонятные буквы на жестянке от «второго фронта» превращаются в русскую «тушенку»?» В школе мне попал в руки русско-китайский военный разговорник, и я увлеченно учил китайские слова. Не выучил. В 1957 году в Москве проходил фестиваль молодежи. Гостей окружали толпы москвичей, пытались жестами что-то сказать, и было обидно за свою языковую «неполноценность». Из школьного немецкого на ум приходило только «Хальт, Хенде хох» и «Гебен зи мир битте этвас копекс» из «12 стульев». Этого было явно недостаточно. Нас не учили разговорному языку. Незачем было советскому человеку заводить сомнительные связи с иностранцами и вести бесполезные беседы. Упор делался на грамматику, чтобы советский инженер мог с пользой для страны «читать и переводить техническую литературу со словарем». Фестиваль молодежи и студентов не прошел бесследно. Кроме прибавки разноцветного населения, он дал возможность познакомиться с другой культурой, образом жизни. Захотелось чего-то нового, неизведанного, ведь молодежи любой эпохи свойственно любопытство и стремление выйти за рамки привычного уклада. Хотелось общаться на языке.
Поэтому когда в 33 года я перестал ездить «в поле», то пошел на курсы Мосгороно и вечерами и ночами стал учить английский. Иногда это вызывало у людей недоумение – зачем? Знакомый, в годы войны служивший прокурором одной из военных речных флотилий, как-то заметил, что на его памяти знание иностранного языка еще никому не сослужило добрую службу. Мне стало слегка не по себе.
В ООН я прошел курс французского языка и начал учить китайский, но преподавательница перешла в университет, и курсы закрылись. Но и то и другое пригодилось мне не раз.
– Испытывали ли вы какие-нибудь бытовые проблемы в Москве?
– Как и все. Была проблема жилья. Как писал Булгаков, москвичи «люди как люди, только квартирный вопрос испортил их». Пока я мотался по экспедициям и зарабатывал на жилье, ЦНИИГАиК, ГУГК, МАГП и НРКЧ сложились и построили кооперативный дом на улице Лихоборские Бугры, в котором мы купили однокомнатную квартиру. В этом доме и поныне живут многие мои коллеги.
– Как вы попали в ООН?
– Каждая страна направляет в ООН своих специалистов в количестве, пропорциональном размеру взносов, которые она платит в ООН, и заинтересована, чтобы вся квота страны была заполнена. Представительства стран в ООН внимательно следят за каждой вакансией. И вот когда открылась вакансия «картографик оффисер», МИД, очевидно, запросил соответствующие ведомства, в частности ГУГК. Соответственно, ГУГК закинул сети в свои организации, и я оказался в списке тех, кто подходил под заданные параметры. Выбор делало руководство. Меня взяли, наверное, потому, что ближе других оказался. Знаю, что первым меня назвал А.С. Драго, яркий человек, хороший специалист и душа компании. После МИИГАиК он работал в ЦНИИГАиК. По «комсомольскому призыву» он попал в картографическую референтуру МИД и с 1975 года работал в ООН, в Департаменте технического содействия развивающимся странам (DTCD).
Я с 1968 года работал в экспедициях МАГП, и однажды супруга сказала мне, что довольно ездить по полям, пора остепениться и заняться воспитанием сына. Пришлось подчиниться. Начальником предприятия вместо Г.Г. Деркача уже был Е.В. Громов, он и решил удовлетворить мою просьбу. В 1973 году мне предложили должность главного инженера в новой экспедиции № 121 МАГП, которая фактически была не полевым подразделением, а организационно-хозяйственным и должна была помогать в обеспечении работ ГУГК за рубежом. Сначала в ней было только три человека – я, В.М. Хартанович, мой институтский товарищ, только что вернувшийся с Кубы, и переводчица, которая вскоре уехала в Израиль. Потом появились Л.Г. Суслонов, А. Пашенков, бухгалтер, всем этим людям я очень благодарен. Приехал с Кубы и возглавил экспедицию Л.В. Шевелев. Где-то в 1976–1977 годах начальником (меня уже там не было) стал А.С. Судаков, затем М.В. Молочников (при нем экспедиция превратилась в госучреждение «Союзкарта») и В.А. Пискулин, при нем «Союзкарта» стала ООО. В сущности, мы являлись связующим звеном между ГУГК, МАГП, Госкомитетом СССР по экономическим связям с зарубежными странами (ГКЭС) и полевыми подразделениями за рубежом. В то время на Кубе (начальник экспедиции А.С. Судаков) и в Сомали работали экспедиции ГУГК – создавали национальные топогеодезические службы и карту масштаба 1:100 000. Готовились экспедиции в Йемен и Анголу. А что такое зарубежная экспедиция? Это огромное хозяйство, в которое надо поставлять все необходимое – от медицинской ваты до аэросъемочных самолетов, огромный список. В работу были вовлечены ГУГК, МАГП, ГКЭС. Однажды я был в командировке в Монголии, там группа наших специалистов под руководством бывшего главного инженера Ташкентского АГП, хорошо мне знакомого (мир тесен) А.В. Лаптева, помогала монгольским товарищам в становлении национальной геодезической службы. Тогда я тесно сотрудничал с Н.Н. Спасским, начальником отдела внешних сношений (ОВС) ГУГК. Его отдел обеспечивал связь наших ученых с учеными социалистических государств, Международным обществом фотограмметрии и дистанционного зондирования (МОФДЗ), Международной картографической ассоциацией (МКА), Международной федерацией геодезистов (МФГ) и ООН. Через него сотрудников экспедиции № 121 привлекали к обслуживанию иностранных гостей. Мы занимались даже организацией производственных практик иностранных студентов МИИГАиК. Так понемногу меня узнал все более широкий круг людей, и я оказался в чьем-то поле зрения.
Думаю, что И.А. Кутузов принимал решение относительно моей кандидатуры не без помощи Л.В. Шевелева, Н.Н. Спасского, Е.В. Громова и других. Очевидно, что во вторую командировку я попал благодаря В.Р. Ященко. Им всем я очень благодарен за доверие.
И вот весной 1975 года раздался звонок из МИДа, и меня пригласили на собеседование. Спрашиваю: какое собеседование? Чиновник из МИДа отвечает, что им предложили мою кандидатуру для работы в США.
После собеседования в МИДе наступил перерыв, тишина. Я уже стал забывать об этом, но через полгода, осенью, снова раздался звонок из МИДа, и мне предложили пойти учиться на курсы английского языка при Министерстве внешней торговли. Там я впервые увидел лингафонный кабинет с норвежским оборудованием, смотрел черно-белые американские фильмы с ужасным звуком.
В апреле месяце новый звонок: «Вы уезжаете в Америку, приходите за документами».
И вот 11 апреля 1976 года я сидел в боинге американской компании Pan Am. Меня не покидало ощущение нереальности происходящего и предвкушение новых приключений. В Копенгагене сделали посадку на дозаправку. Заправщики и наземный персонал в ладной униформе, служащие аэропорта на самокатах, вежливые и улыбчивые, траволатор с летящими по нему пассажирами – все это было непривычно и удивляло. Сейчас и у нас все это уже норма, но тогда это было очень необычно, как будто ты попал на другую планету.
– Ваша семья скоро к вам приехала?
– Через месяц. Сыну было шесть лет, и в первый класс он пошел в США.
– Возникали ли какие-то сложности?
– Был разгар холодной войны. От СССР требовали разрешить свободный выезд евреев на историческую родину. Регулярно устраивали поджоги и взрывы у зданий, где размещались представительства «Аэрофлота», «Интуриста», ТАСС и др. Однажды обстреляли здание, построенное СССР в районе Ривердейл для своих граждан, сотрудников советских учреждений, консульства, постоянного представительства СССР при ООН и советских сотрудников ООН. В этом здании на арендованной у США территории были кинотеатры и спортзалы, кооперативный магазин, парикмахерская, сауна, гараж, советская средняя школа. До восьмого класса дети учились в ней, а потом в интернате в Советском Союзе. Однако не все могли поселиться в этом здании, и многие снимали квартиры в соседних домах. Так вот, бывало, женщины ведут детей в школу, а местные мальчишки бросают в них из окон бутылки с водой. Женщинам и детям доставалось больше всех.
– А откуда они знали, что это советские граждане?
– Они все знали прекрасно. Школа-то одна, вычислить маршрут не составляло труда. Бывали и стычки. Американские мальчишки собирались за забором нашего здания, задирали наших и бросали камни. Наши в долгу не оставались, давали отпор на чистейшем английском и давали сдачи, так что янки тоже перепадало. Всякое случалось. Например, женщины возвращаются домой, а на полу белые следы. Тротуары зимой посыпались солью, как у нас теперь, и следы оставались. Спецслужбы свободно заходили в наши квартиры и хозяйничали там. Весь обслуживающий персонал домов следил за нами, помещения прослушивались. А если учесть, что мы жили компактно, то установить жучки не составляло никакого труда. Возмущаться было бессмысленно. Нам говорили: относитесь к этому спокойно. Бывало, к нашему представительству или другому учреждению приезжает полиция, огораживает часть тротуара у входа барьерами, потом автобус подвозит провокаторов, они начинают ходить в огороженном пространстве и на плохом русском выкрикивать оскорбления. Покричав пару часов, садятся в автобус и уезжают. ТВ снимает их, и вечером в новостях показывают очередной «народный протест».
– Валерий Иванович, а тех, кто жил на охраняемой территории, тоже прослушивали? Причем, наверное, не только их спецслужбы, но и наши?
– Сейчас открыто говорят, что слушали все и всегда. Вы думаете, наши не прослушивали в Москве американцев? Вспомните скандал с их посольством на Новинском бульваре. Такова была обстановка, которая сказывалась на психологическом состоянии.
– А какова была ваша жизнь на бытовом уровне? Как к вам относились местные?
– Нормальная была жизнь, если не учитывать того, что при всем изобилии американские продукты казались безвкусными и напичканными химией, как стало теперь и у нас. Наши женщины старались отовариваться в магазинах выходцев из Польши и СССР, где продавались близкие нам по вкусу продукты. Правда, как всегда и везде, денег не хватало. Хотелось иметь все и сразу. Приходилось экономить. Автомобили покупали подержанные, ждали сезонных распродаж вещей. Чтобы привезти домой «Волгу», надо было очень сильно экономить.
В Ривердейле мы смотрели наши фильмы, играли в мини-футбол и волейбол, бадминтон. Работала самодеятельность, проводились новогодние вечера, капустники, отмечались праздники. Ходили мы и в американские театры и кинотеатры.
Что касается отношения к нам, сотрудникам, то в самой ООН с этим все было нормально. Там работали люди разных национальностей, из разных стран, никакой дискриминации не наблюдалось, никто ничего не высказывал. Американцы любили нас спрашивать: «А ты не из КГБ?» Ответ был стандартный: «Конечно, какой вопрос!» Глупо реагировать всерьез. С соседями по дому отношения сложились нормальные. Помню, наша соседка, пианистка, подарила сыну на день рождения котенка по имени Фьёдор, в честь Шаляпина как объяснила. Или еще пример: так получилось, что в первое лето я и еще одна семья поселились в местечке Рай Бич на берегу океана, где жил когда-то Рахманинов. Напротив жил хозяин домика, который в молодости был капитаном дальнего плавания и возил в Россию Антанту. Мы подружились, он ходил к нам в гости и с сожалением повторял, как он виноват перед русскими.
Понятно, что отношение к нам диктовалось политическим заказом, влиянием средств массовой информации. Провокации устраивали антисоветчики и наемники. Нельзя забывать, что США приютили у себя всех, кто по разным причинам ненавидел или боялся СССР. Многие из них были не прочь как-то навредить или подработать на своей ненависти. Дети впитывали вражду через ангажированных учителей. Взрослые же американцы помнили совместную борьбу с фашизмом и относились к нам достаточно дружелюбно. Многие, кто не особенно верил, относились к нам даже с любопытством типа «а где же ваши рога?» либо с любезностью, как к платежеспособным клиентам.
– Помогала ли вам супруга?
– А как же. Она всегда была настоящим другом. Семьи были нашим тылом. Женщины создавали уют и хранили очаг. В выходные вместе ездили за покупками, продуктами или к океану на рыбалку и позагорать. Правда, нам запрещалось покидать 12-мильную зону от здания ООН. Но и в разрешенной зоне было на что посмотреть. После прихода Рейгана правила изменились: 12-мильная зона была по-прежнему открыта, но для поездки необходимо было подать заявку в представительство ФБР, которое специально открыли недалеко от ООН.
– А запретить могли поездку?
– Могли. Во вторую командировку был в гостях за городом и вернулся домой в 11 часов вечера. Прямиком в офис ФБР, звоню в дверь, а внутри никого нет. Звоню по телефону из дома – не берут трубку. На следующий день приглашают зайти. Улыбчивый чиновник интересуется, почему я не поставил в известность о возвращении. Отвечаю, что я приезжал к ним, звонил в дверь, но никого не было. Чиновник как будто не слышит меня, продолжает улыбаться и говорит, что они беспокоились и при повторении мне откажут в поездке. Разные случались казусы. Во время одного из перелетов в Советский Союз самолет приземлился в Канаде для дозаправки. Всех советских пассажиров стали пропускать через специальные кабины, в которых вежливые сотрудники спецслужб предлагали немедленное политическое убежище.
– Прямо так и предлагали остаться?
– Да, если хотите остаться, немедленно предоставляем политическое убежище. Наш самолет был самым обычным, пассажирским, в Москву летели и дипломаты, и служащие, и простые граждане, возвращающиеся из гостей, но никто не клюнул на эту приманку. Во всяком случае, салон самолета по-прежнему был заполнен до отказа. Меня тоже спросили, не хочу ли остаться, но я ответил отказом. «Почему?» – поинтересовалась дама. Хотелось ответить «по кочану», но пришлось объяснить ей, выбирая дипломатические выражения.
– Валерий Иванович, у вас ведь был перерыв между первой и второй командировкой в США, девять лет кажется. Вы ощутили разницу между этими поездками, и если да, то в чем она заключалась?
– Разница была значительная. Начнем с того, что вторая поездка случилась при Горбачеве, во времена перестройки. Уже не было никаких нападок на нас, детей больше не забрасывали бутылками и относились к нам вполне дружелюбно. Однажды во время визита Горбачева в США директор «Союзкарты» В.А. Пискулин и я зашли в пиццерию вместе с американским партнером Велоном Меншью. Велон был большой шутник и громко объявил менеджеру, что это ребята из эскорта Горбачева. На столе немедленно появилась бутылка водки «от заведения», а посетители радостно загудели. В этот период были сняты все ограничения на поездки, и наши ринулись в путешествия. Мне с семьей и друзьями удалось проехать вдоль Восточного побережья, от Ниагарского водопада до южной оконечности Флориды, и на запад в Техас, и на побережье Мексиканского залива. Тогда я и увидел настоящую Америку. Ведь, строго говоря, даже сами американцы не считают Нью-Йорк, этот «плавильный котел наций», настоящим американским городом. Прекрасные широкие дороги, необыкновенная природа, кактусы не в цветочных горшках, а высотою с дерево. Все это оставило неизгладимые впечатления.
Что касается самого Нью-Йорка, то город тоже сильно изменился. Во время первой командировки Нью-Йорк представлял собой настоящий город «желтого дьявола». Душный, липкий воздух, сизый дым от неочищенного бензина. Машины были огромные, с 8-цилиндровыми двигателями под капотом и громадным багажником. У меня самого был подобный «Олдсмобил-Дельта-88». Впереди, рядом с водителем, могли уместиться три пассажира и сзади четыре. А во второй приезд автомобили стали поменьше, не такие роскошные, как раньше, но намного экономичнее. Город стал чище, собачники стали убирать за своими питомцами. Не дай бог, собака оставит следы своей жизнедеятельности где-то, сразу штраф выпишут – 100$. Раньше вдоль тротуаров валялись пустые банки из-под кока-колы, теперь же везде было чисто. Не то что население стало более аккуратным, просто ввели залоговую стоимость – 5 центов за пустую банку, стали подбирать.
– Каково, на ваш взгляд, современное состояние геодезии и картографии?
– Думаю, что отрасль трансформируется. Сейчас нет таких грандиозных задач, как создание карт масштаба 1:100 000, а позднее 1:25 000 на всю страну, но есть потребность собирать налоги за землю и недвижимость. Поэтому отрасль стала структурой Росреестра, которому нужен кадастр. Конечно, хотелось бы, чтобы правительство не забывало о необходимости поддерживать государственную геодезическую основу и инфраструктуру пространственных данных, то бишь карт, и не скупилось на их финансирование.
Сейчас больших успехов достигли частные фирмы, которые уже давно вышли на международный уровень.
Создание крупномасштабной карты всей страны требовало героических усилий нескольких поколений. Однако возникает вопрос: «Зачем было в Якутии или на Ямале снимать каждую кочку 250 метров в сантиметре?»
– Может быть, в стратегических целях?
– Не думаю. Для авиации такие карты не нужны, а населения там мало.
– Возможно, были политические мотивы?
– Возможно. Помнится, в 1983 году заместителя начальника ГУГК А.А. Дражнюка и меня направили в США на картографическую конференцию ООН для стран Америки. Дражнюку было поручено объявить, что Советский Союз впервые создал карту масштаба 1:25 000 на всю территорию страны. Согласитесь, громкое и эффектное заявление. У кого еще была такая карта страны? А мы такую махину создали. Нельзя исключить полностью и практическую пользу. Конечно, Ямал и Таймыр находятся в отдалении от Европы или Америки, но я допускаю также и то, что карта создавалась с прицелом на будущее. Посмотрите, как активно осваивается арктический шельф, создаются арктические войска.
– Сказался ли опыт работы в ООН на вашей жизни в идеологическом плане?
– Конечно, возникал вопрос, почему у них все так складно, а мы спотыкаемся? Ответ был очевиден: они не воевали, а только обогащались. Время быстро менялось, люди слушали рок, Битлз, читали Оруэлла и Фолкнера, вырабатывали собственное мнение о политической ситуации. Победа коммунизма во всем мире уже не представлялась неизбежной и виделась в очень далекой перспективе. Говорили о мирном сосуществовании двух систем, а госсекретарь США Збигнев Бжезинский даже разработал теорию конвергенции, то есть слияния этих систем.
– Чем вы занимались в ООН?
– ООН – это не только Совет безопасности и Генеральная ассамблея, но и Секретариат и ЭКОСОС (Экономический и социальный совет ООН – один из главных органов Организации Объединенных Наций, который координирует сотрудничество в экономической, социальной областях ООН, и ее специализированных учреждений; учрежден 26 июня 1945 года) и т.д. В первую командировку я попал в Секретариат, в Управление по обслуживанию конференций, в котором был издательский отдел и картографическая группа (карт-юнит). Я и еще четыре сотрудника: начальник бразилец Ельдио Ленц-Сезар, гаитянка Тереза Салгадо, француженка Мари и испанец Педро Гонсалес, готовили демонстрационные схемы и карты по заказу местного телевидения, для конференций, командования миротворческих сил ООН, создавали картографические иллюстрации для публикаций.
Чертить перышками, кривоножками и кронциркулями не приходилось. Их просто не было. Были рапидографы и деколи, фотонаборная и пишущие машинки с вращающимися (невиданная в СССР вещь) шрифтовыми головками. Всегда под рукой была фотолаборатория с фотокамерой, фотоувеличителем, проектором, трансформатором, проявочной машиной и, о Боже, ксероксом в свободном доступе. Если кто помнит, в СССР доступ к копировальной технике был строго ограничен и находился под контролем 1-го отдела. Приехал как-то на конференцию Л.А. Кашин, первый заместитель начальника ГУГК, я показал ему весь этот арсенал и вручил соответствующие каталоги. Он посмотрел на все это грустными глазами и ушел, не сказав ни слова. Не мог ГУГК все это приобрести, не было у него денег на этот момент. Шла война в Афганистане. Да и свои задачи ГУГК успешно решал без этих штучек, например, перышками у нас скребли только в полевых подразделениях, а в предприятиях уже давно гравировали на пластике, что исключало ряд других трудоемких процессов.
На этом участке меня сменил В.И. Семенов из Хабаровского АГП. У него был уже другой начальник Миклош Пинтер. М. Пинтер стал внедрять компьютеры, дальновидно начав работать на миротворцев ООН и получив от них деньги. В.И. Семенова сменил В.И. Бессарабов из Ленинградского АГП. Теперь карт-юнит уже создавал цифровую базу государственных границ стран – членов ООН, решал другие вопросы. Так кардинально изменилась технология и задачи за каких-то девять лет.
Вторая командировка в США была интересней. Меня направили в Департамент технического содействия развивающимся странам (DTCD) на тот пост, который когда-то занимал А.С. Драго, а потом Д. Вотрин, который прошел тот же путь, что и Драго: МИИГАиК – ЦНИИГАиК – МИД ООН. Наш департамент занимался геологией, геофизикой, строительством, электрификацией, дорогами, водными ресурсами, картографо-геодезическими службами и т.д. стран – членов ООН. У нас работали эксперты из Австралии, Великобритании, Ирландии, Швейцарии, ФРГ, Франции, Югославии, СССР-РФ и др. ООН находила спонсоров и финансировала проекты, эксперты уезжали на места, организовывали работу, контролировали ее, по окончании готовили отчеты, которые и привозили в Нью-Йорк. Все было отлажено до мелочей. Мне поручили организацию картографических конференций ООН для обеих Америк и стран Азиатско-Тихоокеанского региона, помощь в работе группы экспертов ООН по географическим наименованиям, организацию выполнения резолюций этих конференций и групп экспертов, издательскую деятельность и прочее.
– Как таковые геодезические знания не нужны были?
– Как же без них. Наоборот, они очень пригодились. Приходилось ставить задачи привлеченным специалистам, консультировать редакторов ооновских изданий по картографии. Долгое время пришлось бороться с южнокорейцами, которые хотели переименовать Японское море в Корейское. Как я слышал, они и сейчас не оставляют эту идею. Требовались также и менеджерские, организаторские навыки.
– А от ООН вы ездили в командировки?
– Да, конечно. Ездил много. Организовывал работу конференций, курсов и экспертов в Швейцарии, Колумбии, Австрии, Бразилии, Китае, Таиланде, Индонезии, Филиппинах, Эфиопии. Бывал в Англии, Франции, Италии.
В 1997 году меня перевели в Экономический и социальный совет ООН для стран Азии и Тихого океана, Бангкок, Таиланд. Снова открылись новые горизонты, новая страна. Здесь начальником был китаец, а коллегами француженка и японец. Юнит занимался проблемами снижения рисков и последствий стихийных бедствий в регионе с помощью обработки данных из космических снимков. Мне пришлось организовывать семинары для специалистов в Таиланде, Китае, Индонезии, Филиппинах, Азербайджане. Люди в Таиланде очень дружелюбные, к иностранцам относились с большим пиететом, всегда были готовы помочь. Но очень жарко. Сколько раз выйдешь на улицу, столько раз потом примешь душ. Очень специфичная кухня, блюда так насыщены перцем, что перехватывает дыхание. В 1979 году в Таиланде мой контракт с ООН закончился, я вернулся в Москву и поступил в Федеральную службу, а позднее Федеральное агентство геодезии и картографии под началом А.А. Дражнюка, а затем А.В. Бородко. С делегациями побывал на Кубе, в Германии, Южной Африке, Испании, Черногории. Я закончил работу в отрасли в 2018 году.
– Пригодились ли навыки работы в ООН?
– Между первой и второй командировкой я около года поработал в ГКЭС, а потом в ОВС ГУГК под руководством Н.Н. Спасского, вместе с замечательными товарищами В.И. Берком, В.Г. Кузнецовым, Н.И. Пономаревым, В.А. Щуровой. Курировал работу с Международной картографической ассоциацией (МКА), МОФДЗ, МФГ. С делегациями ГУГК выезжал в США, ГДР, Японию, Великобританию. В 1987 году стал начальником отдела внешних сношений ГУГК, позже преобразованного в отдел международных научно-технических связей ГУГК. Начальником ГУГК был В.Р. Ященко. При В.Р. Ященко стало расширяться сотрудничество с «Союзкартой», и мне довелось побывать с В.Р. Ященко в Китае, Венгрии, а с «Союзкартой» в Эфиопии и США.
Часто меня использовали как переводчика. Я никогда не думал заниматься синхронным переводом, но обстоятельства заставили. Сначала переводил деловые переговоры, затем выступления на конференциях. Иногда приходилось просто спасать ситуацию. Был случай во время второй командировки. Приехала делегация из госцентра «Природа» во главе с генеральным директором Ю.П. Киенко представлять свою космическую технологию. У них презентация в Вашингтоне. Звонят мне и просят поработать переводчиком. Я отвечаю, что не имею права, могут уволить к чертям собачьим, а они не отстают. Пришлось брать отпуск на три дня за свой счет и лететь в Вашингтон. На презентации Ю.П. Киенко делает доклад, но ему не нравится перевод, женщина запинается на специальной терминологии. Тогда он прямо с трибуны кричит мне: «Иди сюда и переведи, как надо!» Я поднимаюсь и перевожу, как могу. Вроде получилось нормально. Потом подошел к переводчице и извинился перед ней, но она не была обижена – откуда ей было взять технические знания?
– Довольны ли вы тем, что сделали в своей жизни?
– Я удовлетворен в основном всеми ее этапами, и когда лазил по горам и вел съемку, и последующим периодом, когда горизонты и география расширились и я занимался менеджментом. Я видел королеву Елизавету II и Папу Римского, Мухаммеда Али, Клинтона, Громыко, Трояновского. Видел красоты нашей страны, Ниагару, океаны, пик Победы, Везувий, Фудзияму и Монблан, Колизей и пирамиды. Побывал во многих городах и странах. Однажды даже совершил кругосветное путешествие: летел из Нью-Йорка на конференцию в Пекин через Гавайи, а возвращался через Москву.
Мало кому выпадают такие возможности. За время работы встретил много хороших людей. Надеюсь, что никого не обидел, принес какую-то пользу и хоть как-то способствовал, чтобы жизнь на планете стала лучше.
– Валерий Иванович, можно ли поднять геодезию и картографию на прежнюю высоту?
– Все должно соответствовать потребностям времени. Раньше были колоссальные запросы, страна нуждалась в картографировании огромных территорий, и для выполнения этих запросов существовала мощная профессиональная служба. Теперь иные потребности и гораздо более продуктивная технология.
– А разве сегодня карты не нужны?
– Нужны, конечно. Но они уже есть. Надо только обновлять их там, где надо, что при современной технологии совсем не требует прежних усилий. Сегодня нет никакой нужды иметь карту каждой кочки и содержать громоздкие предприятия и картфабрики. Требовалась карта на Керченский пролив в связи с постройкой моста, такая карта появилась, а больше пока не нужно. Современные методы позволяют создавать нужные карты в нужное время с минимальными затратами и не заваливать хранилища картами на бумажных носителях.
По образованию - инженер – картограф. С 1976 по 1981 - сотрудник Секретариата ООН МИД СССР г.Нью-Йорк.
Далее был начальником отдела внешних сношений в Главном управление геодезии и картографии при Совете Министров СССР г.Москва
С 1989 по 1991 - сотрудник Секретариата ООН МИД СССР г.Нью-Йорк.
С 2001 года занимал пост Советника 2 класса гос.службы , Федеральная служба геодезии и картографии России г.Москва